Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста. Глава 16

 XVI

Мысли о степи. — Холода. — Поиски человеческого жилья. — Новые хозяева. — Странные чудовища. — Диковинный хлев. — Путешествие. — Город

Если я не одичала в степи, то только потому, что продолжала на воле свои чудные занятия изучения языка животных. Дело подвигалось успешно вперед и укрепляло в то же время мои прежние знания.

Как ни пуста казалась степь при взгляде на ее ровное, широкое пространство, но эта пустота была только кажущаяся. Степь, подобно лесу, имела свой мир, свою жизнь. Правда, многие животные были, как дома, в лесу и в степи, но в то же время у степи были и свои исключительные жители, например, хотя бы тушканчики, суслики и громадные птицы, похожие на кур, — стрепета и дрофы.

Особенно интересным показалось мне, что эти ровные места, не имевшие наземных скрытых уголков, характеризовались, так сказать, подземной жизнью. Хотя и в лесу было немало нор, но не одни только норы леса были хорошим убежищем для зверей: в нем было достаточно и других укромных мест в дуплах, на деревьях, в листве. Норы же степи были единственным надежным убежищем для маленьких зверьков.

Если в лесу лиса могла пользоваться жильем барсука, а выдра — жильем лисы, то здесь, в степи, каждый зверь рыл обязательно себе свою собственную нору, очень и очень редко пользуясь чужой, принадлежащей большею частью какому-нибудь родственному ему зверю. Те же, кто не имел норы, должны были иметь либо быстрые ноги, например, зайцы, либо далеко в даль видевшие, зоркие глаза, как стрепета и дрофы. В лесу же такие ноги и глаза не были большой необходимостью.

Позднее это мнение мое подтвердилось еще тем, что, как я узнала, водные жители тоже не имеют большой зоркости глаза, так как в воде, которая не так прозрачна, как воздух, излишняя зоркость была бы ни к чему.

Это первое мое сравнение двух разнородных областей, посещенных мной, побудило меня и в будущей жизни глубже вдумываться в окружающую меня обстановку. Поэтому в старости я шлю свое горячее спасибо широкому раздолью степей и всем их обитателям без исключения.

Однако та степь, которая навеяла на меня такие чудные мысли, не была, собственно говоря, настоящей степью, так как большая часть ее была обращена людьми в поля. Настоящие, нетронутые степи, которые мне теперь тоже знакомы, нисколько не изменили моего взгляда, а потому я сохраняю это название и за теми местами, куда попала я после моего второго, почти невольного бегства.

Я бродила по этим степным местам до самых холодов. Очень хорошо помню один утренний мороз, который пробрал-таки меня, когда, выспавшись в покинутой норе суслика, я вылезла наружу.

Это было удивительное время для моих наблюдений. Суслики и сурки, близ которых мне приходилось жить, уже давно к моему удивлению, позавалили и забили изнутри свои ходы, готовясь к зимовке под землей в норах, недоступных холодному воздуху. В то время я бы, пожалуй, не поверила, что эти звери проводят зиму во сне, не притрагиваясь к пище. А сурки, эти великаны сусличьей семьи, — я их всех тогда считала короткохвостыми земляными белками, — спят даже так крепко, что зимой их можно бить, колоть чем угодно: они не проснутся. Не понимая еще тогда истинной причины забивания нор, я все же поняла, зачем подобные зверки делали свои чудные запасы.

Однако холод настолько стал ощутителен, что я положительно затревожилась. Я знала зиму с ее ужасными холодами и встретить ее в этих равнинах, где ветер свободно рыскает повсюду, значит обречь себя на гибель. Если бы я и знала об удобствах зимовки сурков, то все же едва ли спряталась бы от холодов в какую-нибудь брошенную сурчину (сурчина — нора сурка), так как не сумела бы заткнуть хорошенько выхода, а главное, не сумела бы заснуть на три месяца. Ну, а проводить зиму в полной темноте, хотя и возле еды, но в тесной норе, едва ли согласилась бы даже необразованная крыса.

Надобно было во что бы то ни стало вновь искать сближения с людьми, по крайней мере в смысле поселения в одном с ними помещении.

Я начинала понимать, почему крысы, как сказал когда-то мой хозяин, распространились по свету вслед за человеком. Оказывается, бывают времена, когда домовая крыса не может жить без тех условий, к которым привыкла у человека. Одно из этих условий: теплый угол в студеную морозную зиму.

Удивительно, что даже надвигавшаяся невзгода не вызвала во мне сожаления об утрате сытного угла в кабинете хозяина, несмотря на то, что я чувствовала особую признательность времени моего начального обучения. Но зато, как бы я хотела в то время перенестись в одинокую избушку на лесной поляне, где меня не так еще давно ждали не только кров и пища, но и заботливый уход друга, не отнимавшего у меня свободы.

Во время своих прогулок в поисках лучшего я несколько раз встречала людей, большею частью полевых работников и пастухов. Некоторые занимались злым делом — выливали сусликов из нор (выливать из нор — выгонять водой, выражение местное. — А.Я.) водой и убивали, а раз даже чуть-чуть не затопили и меня. Я успела, однако, вовремя спрятаться от потопа в одну из боковых нор. Обыкновенно я уходила от этих сцен подальше. Когда же соседство с жильем человека уже стало просто необходимостью, я начала искать встреч.

Ожидания мои были успешны: в один прекрасный день я увидела одного из обыкновенных посетителей степной речки — человека с ружьем за плечами. Впрочем, это оружие я тогда принимала за палку и очень удивлялась, когда из нее по временам вылетали огонь и дым, лишь только человек направлял ее на какую-нибудь летящую или сидящую птицу. Чаще всего такой посетитель, пугавший всех час грохотом своего оружия, сопровождался собакой, и эта парочка поистине наводила на все панический страх. Но со временем я привыкла и к этому и только своевременно пряталась подальше от взоров и чутья собаки.

На этот раз новый посетитель был один, почему часто раздевался и сам плавал за убитой птицей, которую другим охотникам приносили обыкновенно собаки. Завидя такого одинокого охотника, я стала следить за ним и тихонько побрела вслед, держась все же в почтительном отдалении.

Он порядком-таки помучил меня, бродя по окрестностям, пока, взглянув на опускавшееся солнце, не проговорил:

— Пора!

Моего знания языка и выражений лиц людей хватало, чтобы догадаться, что он собирается возвращаться домой.

Мы отправились, но не по речке, а куда-то напрямик. Так шли мы, один за другим, очень долго, проходя разные новые для меня местности, но все же одного и того же равнинного вида с небольшими холмами и оврагами. Кое-где, впрочем, прошли мимо опушек небольших рощиц, выйдя, как теперь помню, около одной из них на торную, проезжую дорогу, судя по выбоинам и колеям, уже знакомым мне. Однако я скоро покинула своего путеводителя, так как заметила невдалеке у какой-то далеко тянувшейся насыпи, обставленной длинными столбами с белыми стаканчиками, небольшую, очень красивую избушку, рыжего цвета. Это было, несомненно, человеческое жилье, и я мигом метнулась в кучу сложенных у избушки дров.

Не могу сказать, чтобы мне стало дурно жить в моем новом помещении, в углу небольшого курятника, под корзиной, в которой валялось старое сено, но я, конечно, не могу сравнить этого жилья с моими чудными, чистыми уголками у прежних хозяев. Ела я довольно недурно, но приходилось довольствоваться тем, что я находила в одной сорной куче отбросов. На глаза людям я старалась не показываться, так как ясно слышала раз гневный голос хозяйки — в избушке жило двое: какой-то старик и женщина.

— A y нас здесь, я вижу, завелась где-то крыса, — ворчала старуха. — Уж, и попадет же ей от меня поленом! Только бы увидать…

Это был один из тех случаев, когда я убеждалась в великой пользе знания языка людей. Ведь, привыкнув к былому хорошему обращению со мной, я могла бы, не зная характера моих новых хозяев, прямо явиться к их столу, по обычаю в избушке лесника. И быть бы беде!

Так как мне, во что бы то ни стало, надобно было пережить в тепле суровую зиму, то я терпела все относительные неудобства и считала их временными.

Дни моей жизни на этом новом месте были настолько нерадостными, а сама зима нескончаемой и однообразной, что я опускаю описание всей этой части моей жизни и перехожу прямо к тому случаю, когда я в один из ранних весенних дней покинула мало гостеприимное убежище и отправилась в новые странствия, на этот раз уже совершенно неожиданные.

Всю зиму я каждый день, и притом почти в одно и то же время, слышала какой-то грохот, который глухо приближался к избушке, внезапно настигал ее и затем, умчавшись, замирал где-то вдали. Конечно, я скоро узнала причину его. По дороге насыпи, которая в противоположность прежним, виденным мной, имела по бокам не впадины, а выступы из твердого железа, то и дело неслись огромные чудовища, напоминавшие видом огромных змей, но явно состоявшие из целого ряда избушек. На таких же колесах, как у телег. Голова таких чудовищ торчала вверх, имела какой-то угловатый вид, дышала дымом и огнем и пронзительно свистела. В этом свисте, сколько я ни прислушивалась, я не могла разобрать никакого значения. Все, что можно было допустить, судя по некоторым признакам, это слова: «Это я, берегись!»

Обыкновенно этим грохотом и свистом все и оканчивалось. Спустя значительное время, появлялось, иногда с противоположной стороны, вновь такое же чудовище с таким же грохотом, свистом и иногда шипением.

Но вот в один из весенних дней, когда я сидела у дороги возле куста, одно из чудовищ, зашипев, вдруг остановилось, и .передо мной предстала знакомая мне картина коровьего хлева со стоящими в нем коровами. От хлева шел характерный запах; наружу выглядывали рогатые головы, жалобно мычавшие:

— У-у-у… какое мучение!..

Живя долго в своем курятнике в терпеливом ожидании лучших времен, я затаила в себе чувство любопытства, которое словно проснулось от этого жалобного рычания. Мне страшно захотелось узнать: что так мучает этих обыкновенно покорных животных? Но попасть в хлев было не так-то легко, и я обошла его, высматривая, куда можно было бы влезть.

На мое счастье, какая-то корова сбила загородку стойла, которая скатилась вниз и уперлась одним концом в землю. Я воспользовалась случаем и мигом взобралась в помещение коров.

И было время… так как кто-то, крикнув — я не разобрала что, — бросил загородку вновь в хлев и задвинул плотнее дверь.

Прижавшись к стенке, я живо пробралась в угол, где были устроены ясли, в которых мой нос быстро учуял приятный аромат отрубей. Разумеется, я вскочила в них.

Вдруг что-то свистнуло пронзительной трелью. Точно в ответ послышался громкий свист чудовища… еще трел, новый ответ, — и весь хлев с коровами дрогнул. Коровы токнулись друг о друга и жалобно замычали хором:

— У-у-у! Какое мучение!..

Я сама почувствовала себя не особенно твердой на ногах. Кругом что-то затрещало, заскрипело… внизу раздался не то стук, не то визг, где-то хлопнули, слышались отдаленные шаги, — и через несколько мгновений я почувствовала, что и я, и коровы, и хлев — вce это тронулось и поехало куда-то прямо, в неведомую даль.

Впечатление от непривычного шума было настолько ново, что я ощутила какой-то смутный страх и недвижимо сидела на дне деревянного корыта с сеном поверх отрубей.

Конечно, первой мыслью моей, когда я немного опомнилась, было бросить все свои расследования и выбраться поскорее из этого удивительного, странного хлева. Поэтому я тихонько пошла обратно по дну яслей и, соскочив вниз, стала пробираться по трепещущему полу, увертываясь от топтавшихся коровьих копыт, к дверям, через которые вошла.

Моего моста вниз уже не было: задвижка лежала брошенной под ногами коров, а в щель от неплотно захлопнувшейся двери я увидела какие-то бегущие кусты, столбы, а вдали мерно проплывающие группы деревьев. Со страхом, но и неудержимым любопытством я высунула мордочку и глянула вниз. Меня обдало сильным ветром, смешанным с дымом, а внизу замелькала какая-то однообразно желтая, сплошная странно трепещущая дорога. Я отскочила назад в недоумении: хлев с непонятной для меня быстротой мчался все вперед и вперед…

Не сразу догадалась я, что это было новое, неожиданное для меня путешествие в неведомые страны. Однако животным, должно быть, свойственно быстро привыкать к обстоятельствам. По крайней мере, для меня чувство безотчетного страха и недоумения прошло — я принялась обдумывать свое положение и устраиваться в новом помещении. С прежними предосторожностями я пробралась между беспрерывно переставлявшими ноги коровами в свое прежнее место к яслям и прикорнула в уголке, стараясь не обращать никакого внимания на тряску и дрожание всего этого случайного убежища.

Вскоре я решила даже попробовать вкусных отрубей, для чего пролезла в ясли под сено. Две или три коровьих морды ворочали надо мной сено, стараясь добраться до дна, но я как-то приспособилась в углу ящика и начала урывками выхватывать мягкую, вкусную труху. Еда еще более успокоила меня, и я понемногу перестала видеть в совершившемся что-либо необыкновенное. Хотя изредка, я все еще слышала жалобное:

— У-у-у! Какое му-у-че-ние…

Но иногда кое-какая из коров мычала и успокоительное:

— У-у-спокойтесь, соседка…

Среди общего шума слышался хруст перетираемой в зубах коров пищи.

Поев, я умудрилась заснуть в своем отрубином уголке, а проснувшись, без долгих дум решила покориться новым условиям жизни.

Через некоторое время после моего пробуждения я услышала знакомый свист и почувствовала, что наш хлев поехал тише, а через несколько минут и вовсе остановился. Выглянув в щель неплотно затворенной двери, я заметила, что возле нас стояли такие же хлевы, но уже без коров. Между ними ходили люди. Один согнувшийся человек ходил и стучал по колесам, наливая в некоторые из них какой-то жидкости.

Скоро соседние хлевы куда-то поехали, а на их место подкатывались другие, стуча и гремя по жесткой дороге.

Потом началась вновь бешеная езда нашего хлева, сменившаяся новой остановкой у таких же хлевов. И так далее.

Иногда наше жилище проходило мимо или стояло около каких-то людских построек с широким наружным полом, по которому, куда-то торопясь, бегали люди, таская всевозможные вещи. Было много интересного, но мало понятного. Где же было понять тогда мне, полудомашнему, полудикому зверьку, что я попала на поезд железной дороги, кативший меня вместе с моими рогатыми соседками в далекие новые места.

Но и этому путешествию наступил конец. Через несколько дней на какой-то остановке моих соседок вывели за рога из хлева по покатому полу, а самый хлев увезли и поставили в ряду других, тоже пустых хлевов. Какие-то люди пришли с метлами и начали чистить помещение. Один из них, заметя меня, притаившуюся в углу яслей, с криком кинулся с метлой. Это заставило меня стрелой выскочить на пол, а оттуда на землю. Падая с высокого порога на песок дороги, я слышала дикие крики:

— Лови, держи, бей крысу!..

Мне не было времени рассуждать о разнородности людских отношений к бедным крысам, и я быстро помчалась вперед, шныряя между колес самых разнообразных хлевов.

Выбежав из этих родов одинаковых построек, я очутилась на шумной дороге. Взад и вперед со скрипом ездили какие-то особенные черные телеги с сидевшими на них людьми. Сама дорога состояла из круглых положенных рядами камней и шла около каменных домов с окнами и дверями. Дома были большие, гораздо больше, чем дом моего хозяина, где помещался наш звериный кабинет.

Две собаки спокойно бегали по каменной дорожке у домов, обнюхивая углы и столбы. Но не время было дивиться окружающему: среди этой диковинной для меня обстановки на меня пахнуло страхом неволи и даже смерти. Вспомнив былое, я быстро домчалась до ближайшего дома и понеслась вдоль стены, ища дыры или щели, чтобы скрыться от людских глаз, пока еще не замечавших меня.

Впрочем, я раз услышала голос ребенка:

— Смотри, дядя: крыса! — на что последовал спокойный ответ:

— Что ж такого? Их здесь разве мало?..

И голоса замерли, увозимые одной из черных телег с высоким передом.

Эти слова подействовали на меня весьма благотворно, и в моем мозгу пронеслась старая мысль:

— Мир наполнен крысами! Значит, жить можно.

Ожидаемое спасительное отверстие было найдено. Оно было узенькое с решеткой, вроде окна нашей кладовой. В нем были вставлены стекла, но одно было разбито, и я, мигом проскочив в эту брешь, очутилась в сыром полутемном подвале. Я была спасена — по крайней мере в данный момент.

Подвал, в который я попала, хоть и напоминал видом нашу кладовую, но существенно отличался одним: в нем не было ни одной крысы. Это я узнала в первый же день своего вступления в него потому, что не нашла в нем признака обточенной или изгрызенной доски.

— Если нет крыс, то нет и ничего съедобного для них, — подумала я и была совершенно права, так как это помещение оказалось складом железного товара. Я нашла даже связку капканов, совершенно новеньких, а потому, для незнающих или малоопытных крыс, и самых опасных.

Итак, приютившая меня кладовая могла быть только убежищем для временного отдыха, и в ближайшую ночь, когда снаружи стих шум езды, беготни и говора, я вынуждена была искать лучшего помещения.

Я вышла через то же отверстие, через которое вошла, так как ни в одном углу, ни в двери не нашла ни малейшей щелочки, а грызть наудачу не хотела: время было дорого, да я к тому же сильно проголодалась.

Ночью местность, куда занесла меня судьба, не показалась мне такой ужасной, как ранее. К людским постройкам я уже издавна привыкла, и здесь я только нашла, что их было очень много. Одного, впрочем, я могла сильно опасаться, это — кошек, но на мое ли счастье, или они здесь мало покидали самые дома, только снаружи я не встретила ни одной.

Пробираясь, по обычаю, у стен, я вновь принялась искать подходящую лазейку. Ночные прохожие мало пугали меня, так как это были большей частью люди, от которых крысы ночью легко спасаются, просто на время приседая и оставаясь неподвижными. Часто мне приходилось пробегать мимо широких входов на двор, и крысиная привычка влекла меня войти в них, но моя собственная, исключительная сообразительность заставляла меня быть очень осторожной и не позволяла вступать в эти загадочные дворы прежде, чем не уверюсь, что я не встречу там своих врагов — кошек. Я искала несомненных признаков присутствия крыс, о множестве которых я недавно случайно услышала. Конечно, их присутствие могло сопровождаться и присутствием кошек, но, ведь, отсутствие сотоварок говорило в то же время и об отсутствии необходимой для нас пищи, если судить по только что покинутой мной кладовой с железом.

Так брела я по пустынным, широким дорогам, которые в некоторых местах со страхом, но все же с решимостью перебегала. Наконец, я добежала до большого дома с длинным забором, из-за которого виднелись деревья. Это мне напомнило дом и сад моего бывшего хозяина, и на этот раз я решила пробраться внутрь, будучи уверена, что в таком месте найду все, чего искала. От дороги около дома шел длинный скат, кончавшийся берегом огромного озера, блеснувшего серебристой гладью в лучах светившей луны. На озере, оказавшемся впоследствии рекой необычайной ширины и длины, стояло много удивительных своеобразных сооружений с высокими столбами на плоских крышах. Из тех столбов, которые были пониже и пошире, у некоторых шел дымок с мелкими огненными искрами. Около таких домов, которых было много, виднелись фигуры бодрствующих людей.

Я принялась за тщательное выискивание подходящего входа в ограду дома и вскоре, со многими предосторожностями, пробралась на внутренний двор, где действительно и разыскала хорошую и настоящую крысиную лазейку в одну из дворовых построек. Она оказалась конюшней.

Вступив в нее, я почти столкнулась с бежавшей мне навстречу крысой. Это был молодой настоящий мой родственник, т.е. крыса-пасюк. Наша встреча была далеко не дружелюбной. Дорогой родственник встретил меня холодным взглядом, в котором я прекрасно прочла недоброжелательство.

— Это еще что за пришелец? — говорили его глаза.

Встав в боевую позу, крыса щелкнула зубами и ринулась на меня с самыми враждебными намерениями, которые были настолько решительны и несомненны, что мне ничего другого не оставалось, как пустить в дело и свои прекрасные зубы.

Противник должен был со стыдом бежать, но это было вовсе не утешительно. От кого же мне было и ждать истинной приязни, как не от представителя своего рода. И вот…

К великому моему горю, дальнейшие встречи мои в этом доме были почти сходны с только что описанной. В лучших случаях я встречала полное равнодушие соотечественниц. Приходилось покориться судьбе и брать необходимое с боя.

В конюшне я нашла все нужное для жизни. В больших ларях насыпан был овес, к которому вели искусные крысиные ходы, в дощатом полу стойл были хорошие щели и тоже крысиные ходы в подполье с сырым, землистым дном.