Вид на место дома ЯщенкоВокруг Ященко 

Дедушкин [А.Л. Ященко] дом и Сергачское окружение деда

[История дома А.Л. Ященко в Н.Еделево]

Вид на Сергач от места, где находился дом А.Л. Ященко
Вид на Сергач от места, где находился дом А.Л. Ященко

Имение «Марьина роща», или «Хутор Марусино» близ села Н. Еделево, не было родовым. По данным, имеющимся у правнучки Александра Леонидовича [Ященко]- старшего Марии Александровны, имение было куплено 22 июня 1904 г. Принадле­жало оно мещанке Редозубовой. При доме был обширный парк и 325 десятин земли.
Из писем А.Л. Ященко-младшего другу в Сер­гач. «Куплено имение было за 25 тысяч дореволюционных рублей; очень большую часть этих денег заработал дед, он умел трудиться, как муравей, а часть денег была бабушкиным при­даным.
Нижегородский краевед Исаев очень интере­совался историей моей семьи, установил, что до Редозубовой имение принадлежало Анненкову, известному декабристу, женатому на францужен­ке Полине Гебль той самой, что последовала за мужем в Сибирь. Анненков после отбытия семьи и амнистии был в Нижегородской губер­нии предводителем дворянства. У него было не­сколько имений (близ с. Шарапово Шатковского р-на есть с. Анненково, в нем мои родители с семьей некоторое время жили в годы войны — В.Б.), в том числе и в Н. Еделеве. Кажется, дом был выстроен самим Анненковым. Редозубовой дом впоследствии был продан со всей обстанов­кой — мебелью и библиотекой. Также поступила и Редозубова… В библиотеке были редчайшие (особенно французские и латинские) издания. Этот дом, еще находившийся в Н. Еделеве, ин­тересовал многих художников, в частности Никонова, создавшего иллюстрации к книге «Хруп», некогда написанной дедом. На ряде иллюстра­ций запечатлен именно дедушкин дом.
Будучи в Англии, дед познакомился с Киплин­гом (автором известных сказок, в т.ч. «Маугли»), подарил ему свою книгу с автографом… Киплинг долго рассматривал иллюстрации к книге, ему очень понравилось изображение дедовского дома и виды нашего Сергачского Припьянья»,
«Вовремя революции еделевские мужики даже не подумали разорять дедовский дом, они деда крепко уважали, ему выделили крестьянский надел (дали землю на жену и детей). Дед пахал, сеял, жать ему помогали дочери Анна и Вера.
В 1927 г. (если не ошибаюсь) в доме деда по­явился представитель уездной власти (фамилию его называть не буду — В.Б.). Был он некогда в армии рядовым — и ему страх как нравилось пре­небрежительно разговаривать с бывшим генера­лом (действительным статским советником). Выставив ногу в сапоге и поигрывая кобурой маузера, он заявил деду, что дом у него как у бывшего помещика отбирается, и что дед со всей своей семьей может отправляться на все четы­ре стороны.
«А где же нам жить?» — наивно спросила стар­шая дочь деда тетя Нюта, бывшая тогда совсем молодой девушкой.
«А где хотите. Хотите — под кустом, хотите — под какой-нибудь сосенкой».
«Иван Петрович» (назовем его так), — очень веж­ливо сказал дед. — Взгляните, пожалуйста, в окно.
«Иван Петрович» взглянул и заметно съежил­ся. Около дома стояла весьма внушительная крестьянская толпа. Было чему испугаться «Иван Петровичу»: во-первых, крестьяне Сергачского уезда его почему-то очень не любили, а во-вто­рых, была инструкция: в силу того, что было очень много в свое время крестьянских восстаний, попусту их не волновать.
«Знаете, что, «Иван Петрович», — все так же вежливо сказал дед, — давайте-ка выйдем на крыль­цо. Вас никто не тронет. Я за это ручаюсь».
Тот поколебался, но на крыльцо с дедом вышел. Дед, стоя рядом с «Иваном Петровичем», объяснял, в чем дело: мол, власть меня из дома гонит.
«Так что будем делать, Леонидович?» «А ни­чего, — ответил дед. — Я просто обжалую реше­ние уездной власти в Москве. Вот, если Москва из моего дома меня погонит, ну, тогда уйду вме­сте со всем семейством».
«А пока, — обратился дед к «Ивану Петровичу», — покиньте мой дом. Я вас не приглашал».
По ходатайству во ВЦИК последним 3 мая 1927 г. постановление Нижегородского Губисполкома от 15 октября 1926 г. о выселении А.Л. Ященко- ст. было отменено.

Приведу документы, изложенные поэтому по­воду Верой Александровной в письме неизвест­ной мне Вере Платоновне. Выписка из протоко­ла № 2 заседания Президиума ВЦИК Совета рабочих и крестьянских депутатов от 3.05.1927 г.: «Слушали: о лишении прав землепользова­ния и проживания в бывшем своем имении на основании постановления ЦИК и СНК Союза ССР от 20.03.1925 г. rp-на Ященко А.Л., проживаю­щего в с. Ново-Еделево Гагинской волости. По­становили: Постановление Нижегородского Гу­бисполкома от 13 октября 1926 г. о выселении гр-на Ященко отменить, оставив его на месте. Секретарь ВЦИК А. Киселев».

Документ №2. «Постановлением Президиума ВЦИК Совета рабочих и крестьянских депутатов от 3.05.27 г. за № 2 бывший помещик Ященко близ с. Н-Еделево хутор «Марусино» оставлен на месте и выселению не подлежит, наряду с чем изъятое у последнего согласно акта комис­сии … подлежит возвращению последнему, как его собственность. В чем ЧЗУ ставит Вас в из­вестность и для исполнения».
Этот документ отдела Земельного Сергачского Исполкома Совета рабочих и крестьянских де­путатов от 4.06.1927 г. за №8901/040 в направ­лен Гагинскому ВЧКу и в копии – гр-ну Ященко А.Л.

Судьба дома [Ященко] в Сергаче

«На основании этих документов, — пишет Вера Александровна, — отец, получив назначение в Сергач, вывез свой дом, точнее его половину, из «Марусина» (в этом ему деятельно и очень дружелюбно помогли еделевские мужики — В.Б.), а остальные постройки продал. Дом этот он по­строил на углу улицы Овражной и М. Горького (в выборе места помогал Иван Архипович Цыганов, дед Розы Александровны Громовой — В.Б.). Там он и жил до 1937 г. «По иронии судьбы, — вспо­минает А.Л. Ященко-мл. — соседом деда ока­зался тот же «Иван Петрович», с внуком которо­го я дружил в детстве. Долгое время сосед об­ращался с дедом прямо-таки заискивающе. Но наступил 1937 г. Деда арестовали. На его арест «Иван Петрович» реагировал следующим обра­зом: подошел к нашим дровам, недавно приве­зенным и еще не убранным, набрал охапку и потащил домой. Его по простоте облаяла наша собака Бишка; дорого же ей потом это обошлось. Когда, много позднее, я спросил у бабушки Ма­рии Николаевны значение слова «мародер», ба­бушка сказала: «Помнишь, как «Иван Петрович» брал не принадлежавшие ему дрова? Вот он и был мародером». Когда его арестовали, матери представили для жизни третью часть дома, ко­торый разделили на три квартиры. Там и я с ма­терью жила во время эвакуации со своими сыновьями, тогда школьниками».

Перипетии этого драматического события мы узнаем из письма Марии Николаевны Ященко снохе Вере Николаевне в г. Горький.
Анна и Вера жили в Москве, Мария — В Ленин­граде; переживания, хлопоты, связанные с экс­проприацией части дома, легли на плечи Марии Николаевны, которой было уже далеко за 60, да Метты Федоровны Гейльман.
«Нюта написала утешительное письмо … и очень просила меня не расстраиваться и беречь себя и свое здоровье …
Вера начала переселять нас под Москву (оче­видно, предлагала переехать матери и Метте Федоровне к ней — В.Б.). Руся написала мне с деловой стороны и очень помогла мне. Она схо­дила к нескольким юристам и узнала следую­щее. Во-первых, нас не имеют права выселить как постоянных жильцов этого дома. Нельзя вы­селять одних, отбирая у них жилплощадь для других. По статье 10 Кодекса закона мне при­надлежит половина дома, Але должны были дать отдельную комнату как мальчику старше 10 лет, и Метта Федоровна имеет право на отдельную комнату, особенно потому, что в постройку дома она вкладывала свою зарплату…
Она (Руся — В.Б.) писала: «Надо воевать, а не терпеть беззаконие смиренно, ибо теперь не дол­жен царить произвол, и все граждане находятся под защитой законов «(Руся… Руся… наивная Руся… — В.Б.)». Прокурор (по совету Руси Мария Николаевна стала воевать — В.Б.) противоречил сам себе… Сначала сказал, что мне принадлежит часть дома, а потом (вероятно, увидев мое поме­щение, захотел сам занять его) стал говорить, что может выселить меня, потому что я — нетрудовой элемент, и что меня оставляют просто из милости, как старого и больного человека…
Тогда я подала в коллектив защитников (оче­видно, жалобу — В.Б.) и написала прошение в Горсовет… В прошении я написала, что прошу рассмотреть мое дело согласно Кодекса зако­нов, что я не хочу милость, потому что сегодня может быть милость, а завтра — нет…
Я просила, чтобы мне прирезали еще жилплощади от музея. Не знаю, исполнят ли это… что бы ни было, я не буду расстраиваться. Я так ус­тала, что мне хочется только одного — покоя…
В моих комнатах и кухне будет жить прокурор, а в музее — начальник милиции. Тогда все маль­чишки присмиреют и не будут больше бить стек­ла окон из рогаток…
С музеем и библиотекой поступили прямо звер­ски, как вандалы. Сначала взяли все книги, ко­торые нужны были школе и учреждениям. А не­нужными книгами топили городскую баню. А вещи музейные (кстати, окаменелости и т.д.) вез­де валяются: на полу, на дворе, на улице. Если бы Александр Леонидович это видел? Вот тебе и культура…»

Из воспоминаний Веры Александровны.
«В 1955 г. отец был реабилитирован. По иску моего племянника, внука отца, тоже А.Л. Ященко, за наследниками отца было признано право собственности на этот дом… В 1958 г. от лица остальных наследников (моей сестры Анны Алек­сандровны Ященко и внука отца) я приняла этот дом во владение от Горсовета. Но он был засе­лен жильцами. По договору, заключенному с Горсоветом 10 июня 1959 г., мы, наследники про­дали этот дом Горсовету по его страховой сто­имости».
Об этой тяжбе по возвращению дома Александр Леонидович-мл. писал другу так: «Разоренный дедовский дом долго был в пользовании Горсо­вета — и пользовался он им безобразно, хищни­чески, ремонтировался редко и очень плохо. Когда деда реабилитировали, я потребовал от Горсовета возвращения дома… Никто мне дом, конечно, возвращать не собирался. Дело изоб­разили так: мол, мой дед скончался, наследни­ки не объявились, вот он и стал государствен­ной собственностью как «выморочное» (т.е. бес­хозное) имущество… Но я обратился в суд, дело выиграл, дом вернули мне и двум моим теткам (моим сонаследницам).
От прежнего домовладения осталась только его основная часть. Куда-то исчезли две больших клети, пристроенные к дому (из них можно было сколотить очень приличный дом на две комна­ты). Исчезли надворные постройки (дед был хо­рошим хозяином). Там было несколько бревен­чатых клетей, из которых тоже можно было со­брать неплохой дом. Куда все это исчезло — не­ведомо. Документов, относящихся к этому, в Горсовете не оказалось. Судиться снова я не стал, нервы у меня были на исходе. Выселять жильцов я не мог, да и не хотел этого делать…
Я продал дом Горсовету (это было в ценах кон­ца 50-х годов 60 тысяч рублей). Одна треть этой суммы должна была пойти мне, две трети — моим теткам. Но наступил момент, когда я просто мо­рально не мог общаться с работниками тогдаш­него Горсовета. Нервы мои сдали. Я попросил довести дело до конца т. Веру, которая тогда жила в Подмосковье. Она и довела дело до конца. На мою долю досталось 20 тысяч рублей. На них потом кое-что было куплено из мебели — когда я получил квартиру в бараке (в г. Горьком — В.Б), кое-что из одежды и т.д.
Пока я живу, дедовский дом всегда будет в моей памяти, конечно, таким, каким он был при деде. При реквизиции дома погибло очень мно­го музейных редкостей. Много книг было сожже­но в котле городской бани, растащено; исчезли письма М. Горького, В.И. Ленина.
На чердаке дедовского дома находились ста­ринные рыцарские латы, некогда принадлежащие моему отдаленному предку… Сохранилось око­ло 2/3 полного комплекта: часть рыцарских лат куда-то исчезла при перевозке вещей в г. Сергач (из Н-Еделева-В.Б.). В 1937 г. эти рыцарские доспехи (панцирь, головной шлем и т.д.) были выброшены работниками органов НКВД и их по­собниками в тот овраг, что был возле дома, вме­сте с массой других вещей. Рыцарский шлем, ребятишки помнится, гоняли палкой по оврагу. Потом все это куда-то исчезло. Очень жаль, что рыцарские латы погибли: ах, как смотрелись бы они в Сергачском музее! Какой хорошей были бы они ему рекламой!..
Вообще, все, решительно все, что относилось к сергачскому дедовскому дому, было подлин­но музейной ценностью, начиная от людей, жив­ших в этом доме, и далеко не кончая столовыми вилками.
В свое время Вячеслав Андреевич (Громов — В.Б.) сказал мне: «В сущности, ты тоже в неко­тором роде музейная достопримечательность, не пойму только, XVIII или XIX-ro века». В свое вре­мя я воспринял это как очень большой компли­мент…»
Вот такова нелегкая, трагическая судьба этого дома и его владельцев.

Записи по теме