Старая, старая, но все же Новогодняя история

Много за долгую жизнь случается историй под самый Новый год: груст­ных и не очень, веселых и не очень, и даже были самые настоящие сказочные, где совсем разругались под Новый год Дед Мороз со своей бабкой Морозихой, и дед с досады убежал в лес рубить елки, где се­стры Зима и Метель волосы друг у друга повыдергивали из-за молодо­го, привлекательного Февраля, и где их брат, юный Снег, грозился набить шишек за сестер на кудрявой, непутевой башке Февраля.

Многое было. Но вот эту историю я помню и буду ПОМНИТЬ всю жизнь. …

Моему отцу пришлось воевать недолго. Пришел он с войны инвалидом. А так как в тылу, в основном, оставались почти одни женщины, его, хоть и инвалида, назначили председателем колхоза. Время, конечно, было строгое, трудное, голодное. И, как говорит­ся, на всех живых не угодишь. Кто-то написал донос на отца, что у коммуниста, председателя колхоза висит в избе портрет Жда­нова, тогда впавшего в немилость Сталина. В то время во многих домах вешали на стены портреты вождей, старых большевиков.

Отца забрали, увезли, пропал он, ничего мы о нем больше не знали. Сколько лет прошло, уже не помню. Я была младшей из троих сестер, самой маленькой и семье. И вот, когда я уже училась в первом классе, и случилась моя новогодняя история.

Чтобы хоть как-то отметить праздник, мать решила меня побаловать, испечь блины. Хоть вкусным духом запахнет в нашей бедной избе.

Как сейчас вижу: мать стоит у печки со сковородником, печет блины, в мы, каждая со своей посудиной, по старшинству, по очереди ждем свой блин. Наконец, настала моя очередь, я в великом нетерпении протягиваю посудину, и вдруг открывается дверь, и в избу вошел нищий старик, грязный, оборванный, с палочкой в одной руке и с котомкой — в другой. Я так расстроилась, что мне сейчас не достанется блин, мать обязательно, в первую очередь, отдаст его нищему. Но она, махнув рукой нищему, сказала: «Иди-иди на крыльцо, подожди там, я сейчас девчонок накормлю и тебе вынесу». Но нищий не уходил, молча стоял, не двигаясь, только почему-то очень трудно дышал. Мать, наконец-то, отдала мне блин, повернулась, внимательно взглянула на нищего, и вдруг сковородник вылетел у нее из рук. И она с истошным криком бросилась к нищему, обняла его, плача и причитая, как по покойнику.

Мы — остолбенели. Мне показа­лось, что все внутри у меня вздрогнуло, будто вся моя душа разбилась на мелкие-мелкие осколки и потекла из меня горячими-горячими слезами вплоть до самого по-январски, неприютного, но счастливого рассвета 1953-го года. Это вернулся из лагерей мой отец. По степени боли, радости и великого счастья это была самая Новогодняя история со счастли­вым концом.